Плагиат в советской песне

Сегодня мы поговорим о плагиате и всякого рода музыкальных и текстовых заимствованиях преимущественно на примерах советской песни. Скажу сразу: я не сторонник того, чтобы при малейшем мелодическом, гармоническом или текстовом сходстве поднимать крик о воровстве. На мой взгляд, в использовании чужих идей нет ничего зазорного, если, конечно, они творчески переосмысляются и в результате получается самостоятельное художественное произведение.

В этом деле много всяких нюансов. Вот, скажем, взял Шарль Гуно до-мажорную прелюдию из «Хорошо темперированного клавира» Баха, приладил поверх нее собственный мотивчик, и мы имеем один из шедевров мировой музыки — Аве Марию. И никому в здравом уме не придет в голову обвинять Гуно в плагиате. Тем более что в авторах музыки честно указывается Гуно — Бах. К сожалению, такой цивилизованный подход к делу встречается не всегда, но и случаев, когда берется чужое произведение и нагло нота в ноту выдается за свое, к счастью, не так уж много. Хотя сегодня мы познакомимся и с такими. В большинстве же случаев оригинал все-таки подвергается какой-то обработке и переосмыслению, что требует как минимум известного профессионализма. Особенно, когда речь заходит о заимствовании собственно мелодии песни. Тут еще надо учитывать вот какой момент. Слово «композитор» происходит от слова «композиция», а это понятие значительно шире, чем «мелодия». И если композитор использует уже известную мелодию для создания новой композиции, то в этом нет ничего зазорного. Хорошо бы, конечно, еще для порядка указывать первоисточник, но с этим уже хуже. Тем более что его не всегда легко установить. И тут уже начинаются разные приключения.

Взять хотя бы всем известную и всенародно любимую русскую песню «Из-за острова на стрежень». Казалось бы, тут дело совершенно ясное и чистое как слеза: стихи Дмитрия Николаевича Садовникова — русского поэта, этнографа и фольклориста, музыка народная. Сюжет, можно сказать, классический — его использовал еще Пушкин в одной из своих «Песен о Стеньке Разине». Текст Садовникова точно датирован 1883 годом. А вот с мелодией все не так понятно. Вообще слово «народная» применительно к песне конца девятнадцатого века уже выглядит подозрительно. Да и положа руку на сердце, если отвлечься от стоящего в ушах раздольного русского хора, сама мелодия не очень похожа на русские народные песни. А теперь давайте послушаем отрывок из увертюры Гектора Берлиоза к его ранней опере «Тайные судьи», написанной в 1826 году, то есть за 60 лет до появления текста Садовникова:

1. Берлиоз

Каким образом мелодия из малоизвестной оперы французского композитора, которую в России почти никто не знал и которая, скорей всего, на русской сцене никогда не исполнялась, стала всенародно известной и любимой русской песней — неразрешимая загадка. Разумеется, ни о каком плагиате здесь речи идти не может, но кто-то же наложил текст Садовникова на эту мелодию. Или здесь произошло одно из тех невероятных совпадений, которые тоже порой случаются в нашей жизни. Впрочем, на этом приключения этой песни только начинаются.

Жил в девятнадцатом веке знаменитый голландский проповедник и евангелист Иоганнес, я извиняюсь, де Хеер. Он с божьей помощью прожил почти сто лет и скончался в 1961 году. Как и подобает истинному протестанту и методисту, он сочинил огромное количество духовных гимнов, которые лично исполнял по радио и на телевидении. Есть среди них и гимн, название которого я затрудняюсь прочесть по-голландски. В переводе это означает что-то вроде «Мы ждем возвращения Иисуса». И звучит этот гимн так:

2. Vol verwachting blijf ik uitzien (фрагмент 0:28 — 1:26)

И так почти шесть минут. Тут уже можно задаться вопросом, откуда досточтимый де Хеер взял эту мелодию — из увертюры Берлиоза или из русской песни, которая в двадцатом веке была уже довольно популярна в Европе. Во всяком случае в природе есть переводы этой песни на английский, французский, немецкий, датский, польский и чешский языки. Причем немецкий перевод был опубликован еще в 1910 году. А английский еще в 50-годы вовсю распевал американский фолк-певец Пит Сигер, и именно это, по всей видимости, привело к далеко идущим последствиям.

Была в 60-е годы прошлого века австралийская поп-фолк группа «Сикерс». Это название в духе советских ВИА можно перевести как «Искатели». Ее руководитель и солист Том Спрингфилд как-то сподобился побывать на бразильском карнавале в Рио-де-Жанейро, и этот праздник произвел на него такое неизгладимое впечатление, что по возвращении он написал песню «The carnival is over» — «Карнавал окончен». Это вполне себе заурядная любовная песенка, содержание которой сводится примерно к следующему: «Моя возлюбленная, я пою тебе прощальную песню. Карнавал окончен, и мы больше никогда не встретимся, но я буду любить тебя до самой смерти». Ну и все такое.

А звучит она так:

3. Карнавал

Трудно сказать, что побудило Тома Спринфилда положить эти слова на мелодию «Стеньки Разина», которую он наверняка слыхал в исполнении Пита Сигера, но тем не менее эта песня стала невероятно популярной. Только в первые годы было продано почти полтора миллиона дисков, и песня вошла в тридцатку самых популярных песен Великобритании за все времена. Ее с неизменным успехом исполняли «Бони М», Ник Кейв и другие популярные исполнители. А в Австралии она вообще стала едва ли не народной. Ее непременно исполняют на всех свадьбах, и ею обычно завершают всякие спортивные и праздничные мероприятия. В 2000 году она даже должна была звучать на церемонии закрытия Олимпийских игр в Сиднее, но, к несчастью, в последний момент исполнительница сломала ногу, и песню пришлось заменить. Причем русская принадлежность мелодии не то чтобы замалчивается, но и особо не афишируется. И автором песни в англоязычном мире, как правило, считается Том Спрингфилд.

Но мы собирались говорить о советской песне. Скажу сразу: я не хочу сегодня даже касаться современной российской эстрады, поскольку здесь всякого рода плагиат и заимствования стали до такой степени массовым явлением, что говорить об этом просто неинтересно. Творчество таких композиторов, как Крутой, Матвиенко, Фадеев и иже с ними, на 90% представляет собой компиляцию, а нередко и прямое, мягко говоря, цитирование всевозможных западных и советских образцов, и практически для каждой их песни можно без труда обнаружить вполне однозначный прототип. И делается это совершенно откровенно, без каких-то там художественных соображений, а исключительно, как написано в уголовном кодексе, в целях наживы.

Гораздо интересней поговорить о старой советской песне. Тут и действующие лица все-таки посимпатичней, и музыкальный материал сам по себе куда более привлекателен. Взять хотя бы нашего незабвенного Леонида Осиповича Утесова. Вокруг него, его оркестра, его композиторов, поэтов и аранжировщиков ходило множество историй разной степени достоверности о всяческих плагиатах и заимствованиях. Вот, скажем, знаменитая история с не менее знаменитой песней «У самовара я и моя Маша».

Сегодня хорошо известно, что польский фокстрот «Pod samowarem», был написан в 1929 году Фанни Гордон, в будущем Фаиной Квятковской, проживавшей тогда в Польше уроженкой Ялты, для варшавского кабаре «Морское око» на слова владельца кабаре Анджея Власта. Вышло несколько пластинок, где эту песню исполняли солист «Морского Ока» Тадеуш Фалишевский и певец Ежи Велина. На этикетках пластинок песня «Pod samovarem» была названа «русским фокстротом» и получила дополнительное, указанное в скобках, название — «Новые Бублички». Это был двухчастный фокстрот, причем в записи текстом была озвучена только первая тема, а вторая подавалась как инструментальный проигрыш, хотя слова для нее тоже существовали. Текст был примерно такой:

Снова настал май, каштаны буйно расцветают.
А мне плевать — я мечтаю лишь об одном.

У самовара сидит моя Маша,
Я говорю ей «да», она мне — «нет».
Страсть наша кипит, как в самоваре,
А она ругается на чём свет стоит.

После поцелуй горячий
Она подарит мне вприкуску к чаю.
У самовара сидит моя Маша,
Как сладкий чай, она влечёт меня.

Пусть придут и заберут гардины, шубу, стол и раскладушку.
Мне плевать, я помню только об одном.

А звучало это так:

4. Pod samowarem

В 1933 году по предложению фирмы «Polydor Records» для записи на пластинку, которая в 1933 году поступила в продажу в Риге, Фани Гордон написала русский текст — тот самый, который все мы хорошо знаем. В том же году в студии венского филиала фирмы «Columbia» эту песенку записал Петр Лещенко, который поменял местами музыкальные темы и восстановил текст во второй части фокстрота (которая в его исполнении стала первой), сочинив его самостоятельно и по своему обыкновению на ломаном русском языке.

5. Лещенко. У самовара

А в 1934 году в Москве шло создание Фабрики звукозаписи, и «У самовара» в исполнении Утесова стала первой советской пластинкой хорошего качества звучания. В те годы в вопросы авторства у нас особо не вдавались и на пластинке было просто написано Л. Утесов — обработка Симона Кагана. Причем этот Симон Каган был без преувеличения блестящим музыкантом и пианистом. Достаточно сказать, что он был постоянным аккомпаниатором невероятно популярной в те годы Изабеллы Юрьевой. Так вот, на ее концерты половина публики ходила, чтобы послушать не ее, а его. И он таки основательно поработал над музыкальным материалом. Для начала он написал инструментальное вступление, переделав мелодию из фокстрота в танго. Потом он вообще выкинул к свиньям собачьим вторую тему — как слова, так и музыку — и придал всей аранжировке выраженный джазовый колорит. И вдобавок оснастил ее блестящей и явно собственноручной фортепианной партией.

В таком виде мы эту песню и знаем.

6. Утесов. У самовара

Но что удивительно: несмотря на огромную популярность и повсеместную известность, пластинка не переиздавалась больше 40 лет, хотя есть информация, что эта песня (правда, в исполнении Лещенко) была даже в фонотеке Сталина. И вот в1975 году на фирме «Мелодия» было задумано переиздание старых утесовских записей, куда задумали включить и «У самовара».

Вот что об этом пишет тогдашний редактор фирмы «Мелодия» Глеб Скороходов:

— Леонид Осипович, — обратился я к Утесову, — автор обработки мелодии Симон Каган эмигрировал, все его записи Министерство культуры сняло с производства, запретили даже пластинку Изабеллы Юрьевой, у которой он был постоянным аккомпаниатором. С его фамилией «У самовара» сегодня не пройдет.
— Ну что же, давайте напишем «обработка Леонида Дидерихса», — сказал Утесов. (Леонид Андреевич Дидерихс прекрасный аранжировщик, один из, как сказали бы сейчас, саунд-продюсеров оркестра Утесова). Леня — покойник, он не обидится.
— А текст? Здесь вообще не сказано, чьи слова!
— Напишите «народные», — предложил Утесов.
— Но кто же в это поверит?

Леонид Утесов задумался.

— В те годы, — сказал он, — моим постоянным автором был Лебедев-Кумач. Напишем, что он сделал и «У самовара» — к его фамилии наш худсовет не придерется!

Так и сделали. При живом и здравствующем авторе песни, которая в то время жила в Ленинграде.

Знал ли Леонид Осипович подлинного автора музыки и текста этой песни? Знал. Он познакомился с Фаиной Марковной Квятковской-Гордон еще в 50-е годы, но ее авторство всерьез не принял.

И только в 1979 году была хотя бы отчасти восстановлена справедливость. «Московский комсомолец», «Советская культура», журнал «Советская эстрада и цирк» сообщили: найден автор известной песни! И из фирмы «Мелодия» уже совсем старой Фаине Марковне пришло письмо:

«В связи с письмом ВААП о защите имущественного права и авторского права на имя т. Квятковской Ф. М. управлением фирмы „Мелодия“ дано указание Всесоюзной студии грамзаписи начислить причитающийся т. Квятковской Ф. М. гонорар за песню „У самовара“, а также исправить допущенную в выходных данных песни ошибку».
Генеральный директор П. И. Шабанов.

Причитающийся Ф. М. Квятковской гонорар за 50 лет повсеместного исполнения ее песни составил 9 рублей…

Здесь самое характерное то, что Утесов знал о подлинном авторе. Знал, но всерьез не принимал. Поэтому подобных историй с его песнями было немало. Правда, тут был еще вот какой момент. Иногда западных авторов не указывали в те годы еще и для того, чтобы песня могла пройти через многочисленные репертуарные комиссии, которые старались ничего западного не пропускать. Поэтому не приходится удивляться, когда, скажем, на первых утесовских пластинках знаменитой «Прекрасной маркизы» вместо французских авторов Поля Мизраки и Рэя Вентуры значилось: французская народная песня в обработке Николая Минха, слова Александра Безыменского. Точно так же обстояло дело с популярной американской песней военных лет «Comin' In On A Wing And A Prayer», известной в утесовском исполнении как «Мы летим, ковыляя во мгле». Песня о летчиках (!) (а значит, написанная в 20 веке) была смело названа «американской народной», а имена её авторов Джимми Макхью и Гарольда Адамсона нигде не фигурировали. На пластинках указывались только обработчик музыки Аркадий Островский и переводчики текста Самуил Болотин и Татьяна Сикорская.

Надо сказать, что этим приемом пользуются у нас до сих пор. Вот, скажем, когда Андрей Макаревич исполнял мою песню на мелодию Жоржа Брассенса «День рождения», он тоже не дрогнувшей рукой написал «обработка французской народной песни». И не потому, что не хотел упоминать великого француза, а потому, что ситуация с правами на песни Брассенса до такой степени запутана, что получить их легально практически невозможно.

Но вернемся к Утесову. Вот, например, в 1938 году в спектакле «Много шума из тишины» прозвучала и сразу же стала весьма популярной вот эта песенка в исполнении Леонида Утесова и его дочери Эдит:

7. Утесов. Му-му

Автором текста значился поэт-песенник Анатолий Френкель, известный под псевдонимом Д’Актиль, а автором музыки — Михаил Воловац, еще один первоклассный пианист и аранжировщик из оркестра Утесова. Под его авторством эта песня многократно переиздавалась и переиздается до сих пор. А между тем, в 1933 году, то есть за пять лет до утесовского исполнения, знаменитый польский певец Мечислав Фогг записал вот такую песню. Музыка Владислава Дана (псевдоним композитора Даниловского), а стихи Мариана Хемара — культовой фигуры в польской эстраде 30-х годов, создавшего с Юлианом Тувимом знаменитое варшавское кабаре «Qui pro quo».

8. Old Polish Foxtrott. Fogg sings Marian Hemar. 1933

В этой шуточной песне в общих чертах говорится о том, что если ты в хорошем настроении и над тобой не каплет, то не стоит торопиться и делать сегодня то, что вполне можно сделать и завтра. Таким образом, текст Д’Актиля вполне может считаться самостоятельным. Чего, разумеется, нельзя сказать о музыке Воловаца. Причем, как и в случае с песней «У самовара», Утесов прекрасно знал оригинал и, более того, даже записал пластинку с этой песней на польском языке. И опять же, как и в случае с песней «У самовара», ему хватило ума не приписывать музыку себе, а свалить это дело на одного из своих аранжировщиков. И здесь я хотел бы отметить вот что: и Симон Каган, и Леонид Дидерихс, и Михаил Воловац не зря ели свой хлеб. Их аранжировки, безусловно, лучше, интересней и изобретательней польских оригиналов. То есть здесь налицо то самое творческое переосмысление, о котором я говорил в начале нашего вечера. Другое дело, что авторов оригиналов при всем этом все-таки хорошо бы указывать.

Тем более что имя Михаила Воловаца связывают с еще одной аналогичной историей. Причем на этот раз речь идет о куда более знаменитой песне — о легендарном «Мишке-одессите». На всех грампластинках, начиная с самой первой, изданной в Ленинграде в 1942 году, кончая нынешними компакт-дисками, композитором этой песни значится М. Воловац. Но «Музыкальная энциклопедия», изданная в 1982 году, официально назвала автором музыки этой песни Модеста Табачникова, который еще в 50-х гг. во время своих творческих вечеров исполнял ее как свою. В 1988 году «Одессита Мишку» включили и в нотный сборник песен Табачникова. По свидетельству его вдовы, Воловац в 1942 году лишь оркестровал мелодию совсем молодого тогда Табачникова, присвоив ее авторство. Но надо сказать, что и здесь Воловац показал себя блестящим музыкантом и аранжировщиком.

Вообще влияние довоенной польской эстрады на советскую песню трудно переоценить. Всякого рода скрытых и открытых заимствований было множество — всех буквально невозможно перечислить. Причем помимо всяческих проходных вещей и шлягеров-однодневок польским происхождением могут похвастать и некоторые буквально краеугольные песни советской эстрады. Достаточно вспомнить творчество выдающегося польского композитора Ежи Петербургского, который был не только автором знаменитого танго «Милонга» (в немецком варианте «О донна Клара» оно звучало на всех довоенных танцплощадках), «Утомленного солнца» и «Синего платочка», но и танго «Стелла», на мелодию которого был написана знаменитая песня «Огонек» («На позицию девушка провожала бойца»). Причем Польша не только в изобилии поставляла нам собственную эстрадную музыку, которая была в 30-е годы одной из лучших в Европе, но и была главным передаточным пунктом, через который к нам попадали популярные американские, латиноамериканские и французские мелодии. И большая часть этих мелодий доходила до нас в исполнении варшавского джаз-оркестра под управлением все того же Ежи Петербургского.

В этой связи хочу рассказать одну занимательную историю из области своих музыкальных изысканий. В молодости мне очень нравилась песенка Александра Галича «Принцесса с Нижней Масловки». Я и сейчас ее люблю.

9. Принцесса с Нижней Масловки

Я знал, что Галич часто вставляет в свои песни цитаты из разных популярных песен, и меня очень заинтересовало, что это за румба такая. Но она мне нигде не попадалась. Потом я посмотрел фильм Феллини «Восемь с половиной» и услышал (и увидел) там знаменитую румбу Сарагины. Конечно, это лучше смотреть, но и послушать тоже приятно.

10. Сарагина-румба

Тут я успокоился. Все понятно — Нино Рота, великий композитор. Тем более, песня Галича написана в 1967 году, а «Восемь с половиной» получили гран-при Московского кинофестиваля в 1964 году, и Галич, будучи преуспевающим киносценаристом и вообще киношным человеком, не мог этот фильм не видеть. Но что-то у меня все-таки не складывалось. Как-то выглядело странным, что ресторанные лабухи играли музыку из фильмов Феллини. Опять же в прокате в СССР он шел очень мало и в основном в маргинальных кинотеатрах вроде «Иллюзиона».

А много лет спустя, когда я начал собирать свою электронную фонотеку, я был поражен тем, что ни в одном собрании сочинений Нино Рота и даже на полных саундтреках к фильму «Восемь с половиной» этой румбы почему-то нет. Я не мог понять, в чем дело. И только недавно мне удалось докопаться до сути. Оказалось, что эта мелодия не принадлежит Нино Рота. Ее в самом начале 30-х годов написали в соавторстве два довольно известных американских композитора (разумеется, еврейского происхождения) — Walter Gerald Samuels and Leonard Whitcup. Изначально это была инструментальная пьеса, которая называлась румба-фокстрот «Фиеста». Она сразу же стала чрезвычайно популярной в Европе, где ее исполняли и записывали на пластинки очень многие джаз-оркестры. В том же году некий австриец фон Вальтер написал на эту мелодию незамысловатые слова, и она стала называться «Фиеста Бьянка». Звучала она так:

11.Фиеста бьянка

И Нино Рота использовал эту вещь для воссоздания аутентичной атмосферы детства героя фильма Гвидо, которое приходилось как раз на 30-годы. Разумеется, он не приписывал ее авторства себе — поэтому этой музыки и нет на его дисках. Но в титрах фильма американские авторы, однако, не указаны.

Триумфальное шествие этой мелодии по Европе не обошло, разумеется, и Польшу. Оркестр Ежи Петербургского записал и выпустил аж два ее исполнения, а уже упоминавшийся сегодня в связи с песней «Му-му» Мариан Хемар написал на нее самостоятельный текст, не имевший отношения к австрийской «Бьянке».

12. Pумба (польск.)

И очень похоже, что именно этот образец использовали российские ресторанные лабухи, а вслед за ними и Александр Галич.

Но мы слегка отвлеклись от нашего Леонида Утесова. Заимствование западных образцов не всегда шло через Польшу. В 1930–1931 годах Григорий Александров вместе с Сергеем Эйзенштейном снимали в Мексике фильм «Да здравствует Мексика!» о Мексиканской революции 1910–1917 года. И конечно, одна из наиболее знаменитых corridos (народных песен) того времени — песня La Adelita Хорхе Негрете была слышана ими не раз. Она тогда была не менее знаменита, чем «Кукарача». В ней поется об отважной молодой «красавице-солдадьере», верной боевой подруге революционного сержанта, всюду следовавшей за ним. Позже эта песня вошла в культовый американский фильм «Вива, Вилья».

Вернувшись в Союз, Г. Александров познакомил с песней Исаака Дунаевского, когда они снимали в 1934 году «Веселых ребят», и тот блестяще трансформировал ее в марш, который запела вся страна. Однажды во время пребывания в СССР делегации мексиканских рабочих им показали «Весёлых ребят». И когда герой Леонида Утёсова запел: «Легко на сердце от песни весёлой // Она скучать не даёт никогда…», все члены мексиканской делегации стали хором подпевать.

— Неужели вам так понравилась эта песня? — спросили у мексиканцев.
— Конечно! Ведь это песня из нашего знаменитого фильма «Вива, Вилья».

И когда в феврале 1935 года этот американский фильм привезли на Московский международный кинофестиваль, разразился ужасный скандал. Поэт Александр Безыменский написал довольно язвительный фельетон, который опубликовала «Литературная газета». В советской прессе разразилась полемика по поводу сходства-различия двух мелодий. Была создана специальная арбитражная комиссия из композиторов, режиссеров и других кинематографистов. После нескольких дней заседаний она, не подтвердив факта плагиата, тем не менее установила, что и автор «Марша веселых ребят», и композитор американского фильма (Херберт Стотарт) взяли за основу одну и ту же мексиканскую песню, а творческое использование народного мелоса является не только допустимым, но и поощряется. По всей видимости, до комиссии дошло высказывание товарища Сталина в приватной беседе с Ворошиловым:

«Из этой картины все песни хороши, простые, мелодичные. Их обвиняли даже в мексиканском происхождении. Не знаю, сколько там общих тактов с народно-мексиканской песней, но, во-первых, суть песни проста. Во-вторых, даже если бы что-то было взято из мексиканского фольклора, это неплохо».

13. Веселые ребята (фрагмент)

14. Аделита

За всем этим скандалом осталось в тени то, что еще одна не менее популярная песня Дунаевского из фильма «Веселые ребята» была чрезвычайно похожа на другую мексиканскую песню.

15. Cердце

Конечно, можно поговорить не только о песнях Утесова. Вот, скажем, братьев Покрасс или Матвея Блантера злые языки не раз обвиняли в том, что в своих песнях они беззастенчиво использовали еврейский местечковый фольклор. Что тут можно сказать? Конечно, во многих песнях упомянутых авторов (да и очень многих других советских и, кстати, не только советских композиторов) интонации идишистских песен слышны, как говорится, невооруженным ухом. Достаточно представить себе «Мы красные кавалеристы», «Белая армия, черный барон» или, к примеру, «Три танкиста» в соответствующей аранжировке, и все вопросы отпадают сами собой. Впрочем, ни о каком плагиате тут говорить не приходится — использование фольклорных мелодий никогда не считалось криминалом. Но вот послушайте припевы «Белой армии» братьев Покрасс и знаменитейшей песни французского композитора Косма «Осенние листья», ставшей всемирным джазовым стандартом.

16. И все должны мы

Правда, похоже? А теперь идем дальше: берем уже запев «Осенних листьев» и «Песню о любви» Марка Фрадкина из когда-то культового фильма «Простая история».

17. Осенние листья + большак

Тут вообще мелодия снята практически один в один.

Впрочем, и у Марка Фрадкина тоже заимствовали мелодии. Причем не кто-нибудь, а сам сэр Пол Маккартни. В начале 60-х была очень популярна песня Фрадкина на стихи Евгения Долматовского «Ласковая песня», которую прекрасно исполнял Владимир Трошин. А спустя десять лет сэр Пол включил в свой первый сольный альбом песню «Junk». Две эти песни очень похожи.

18. Ласковая песня

Что же касается прекрасного композитора Матвея Блантера, то он замешан как минимум в двух таких историях. Первая касается его знаменитой песни «В лесу прифронтовом». В 1946 году он получил за нее Сталинскую премию, а в 1948 году известный шутник Никита Богословский принес на совещание в Союз Композиторов ноты вальса никому не известного прусского композитора Виктора Матясовича «Королева ночи», якобы изданные в Германии еще в 1925 году, второй частью которого являлась мелодия «В лесу прифронтовом». На секретариате СК в защиту Блантера выступили Шостакович, Кабалевский, ещё кто-то и дело замяли. Впрочем, я склонен думать, что это был один из фирменных розыгрышей Никиты Богословского, потому что никаких упоминаний о таком прусском композиторе нигде найти не удалось. Но вот что интересно: много лет спустя французский певец Серж Гейнсбур под своей, заметим, фамилей выпустил песню с довольно сюрным текстом Zéro Pointé Vers l’Infini (Ноль стремится к бесконечности), которую исполнила его дочь Шарлотта. Звучала эта песня так:

19. Зеро

Причем, что характерно, Гейнсбур прекрасно знал о русском происхождении оригинала, и даже есть запись, где он поет эту песню на русском языке. Что не помешало ему поставить под песней свою фамилию. Поистине неисповедимы пути Господни.

Так что, как видим, иной раз заимствовали не только мы, но и у нас. Здесь можно, к примеру, вспомнить песню «Gone in the wind» с альбома «Под лиловой луной» — второго альбома английской фолк-рок группы Blackmore’s Night во главе с легендарным Ричи Блэкмором.

20. Поле

Надеюсь, все узнали наше «Полюшко-поле». Справедливости ради следует сказать, что здесь авторство советского композитора Льва Книппера было честно указано. Чего, к сожалению, нельзя сказать о самом вопиющем случае заимствования советской песни, который произошел в 1964 году, когда за шесть лет до образования своей знаменитой группы ABBA Бьорн Ульвеус в составе своей тогдашней группы The Hootenanny Singers записал непритязательную любовную песенку «Gabrielle». Причем автором песни значился он сам. Эта песня имела необыкновенный успех, она вошла во все европейские хит-парады и была записана едва ли не на всех европейских языках. Давайте послушаем:

21. Габриэль

Думаю, не нужно ставить советский оригинал. Любой житель Российской Федерации старше тридцати безошибочно узнает в «Gabrielle» песню «Пусть всегда будет солнце» Аркадия Островского и Льва Ошанина, которая датируется 1962 годом. Тут случай чистейшего плагиата не оставляет ни малейших сомнений — шведская группа ни единой нотой не погрешила против советского оригинала. Причем, что удивительно, с этой песней наша Тамара Миансарова победила на международном конкурсе в Сопоте. То есть в Европе она была хорошо известна. Но молодых шведов это не остановило — во многом, я полагаю, потому, что Советский Союз тогда еще не подписывал Женевскую конвенцию об авторских правах.

Но мы что-то слишком ушли в сторону от второй истории с Матвеем Блантером, которая касается его всемирно известной песни «Катюша» — ее тоже не раз упрекали в местечковом происхождении. Но здесь все юдофобские (юдофильские — кому как больше нравится) подозрения оказываются совершенно беспочвенными. Как известно, Иоганн Штраус-младший (который, впрочем, если копнуть поглубже тоже был отчасти евреем, правда до такой степени ассимилировавшимся, что даже при фашистах считался арийцем) пять лет работал дирижером танцевального оркестра в Павловске под Петербургом. Там ему случалось писать на заказ всякую легкую музыку. По просьбе одной знатной дамы будущий «король вальсов» создал польку «Нико» ко дню рождения малолетнего сына заказчицы. Вот эта полька:

22. Полька Нико

Тут, как говорится, все вопросы тоже отпадают.

Многие люди нашего поколения помнят, какой скандал разгорелся в 1973 году, когда на экраны вышел фильм «Семнадцать мгновений весны» с музыкой Микаэла Таривердиева. Все тот же хохмач Никита Богословский послал Таривердиеву телеграмму от имени французского композитора Франсиса Лея: «Поздравляю с успехом моей музыки в фильме «Семнадцать мгновений весны». Намекалось на то, что «Песня о далекой Родине» («Я прошу хоть ненадолго») очень похожа на знаменитую песню Лея из кинофильма «История любви». Некоторое сходство между этими мелодиями (на мой взгляд, не криминальное) действительно есть, но бедный Таривердиев очень тяжело переживал эту историю и буквально чуть не двинулся умом. Но вот что интересно: не более чем через год — в 1974 году — известная итальянская певица Орнелла Ванони записывает на испанском языке песню «Estupidos» («Глупый»), в качестве автора музыки которой фигурировал композитор с хорошей итальянской фамилией Шапиро. Так вот мелодия этой песни гораздо больше похожа на песню Таривердиева, чем та — на песню Лея. И по этому поводу никакого шума ни у нас, ни в Европе почему-то не было. Послушайте фрагменты их трех этих песен и решайте сами, что на что больше похоже.

23. Love Story

Природа некоторых заимствований для меня, честно говоря, необъяснима. Вот, скажем, прекрасный композитор, великолепный мелодист Борис Мокроусов, автор десятков замечательных и совершенно оригинальных песен, подозревать которого в плагиате просто глупо, садится писать незатейливую песенку для спектакля Аркадия Райкина «Времена года» и, неизвестно зачем, нота в ноту тырит ничего особенного из себя не представлявшую, но хорошо известную в те годы мелодию аргентинской песенки «Милонга де Буэнос-Айрес». Для чего ему это было нужно, ведь он мог без труда сочинить с десяток таких? Иначе чем временным затмением рассудка это трудно объяснить.

24. Пожарный + милонга

Или взять, к примеру, нашего маэстро Раймонда Паулса. Не укладывается в голове, зачем ему, прекрасному музыканту, понадобилось взять припев чрезвычайно популярной во всем мире песни Хулио Иглесиаса «Иногда ты, иногда я» и, практически буквально, не изменив даже тональности, воспроизвести его в своей песне «Вернисаж»? Ведь при нынешних технических возможностях это не может остаться незамеченным. Непонятно, на что он рассчитывал. Должно быть, он руководствовался высказыванием Стинга: «Музыка не имеет ничего общего с собственностью. Музыкант — лишь инструмент. Музыка проходит через меня, и именно поэтому становится уникальной. И если она мне нравится — я ее краду».

Конечно, судебных исков Паулсу по советским временам не вчиняли и вчинить не могли, но ведь репутация артиста тоже что-то значит.

25. Вернисаж

Ну и напоследок еще одно забавное совпадение. Бойкие российские умы уже давно обратили внимание общественности на то, что мелодия официального гимна США «Звездное знамя» очень похожа на русскую народную песню «Хас-Булат удалой». Но надо сказать, что и оба неофициальных гимна США «God Bless America» и «America the Beautiful» имеют вполне отчетливый русский след. Первый из них написал выходец из России Израиль Бейлин, ставший в США знаменитым композитором Ирвингом Берлином. А второй просто стоит послушать.

26. Америка, гимн

На этой мажорной в прямом и переносном смысле ноте я бы хотел закончить сегодняшний вечер.